Non timebo mala quoniam Tu mecum es.
Моей маленькой Виктории два года. Пухленькая барышня, глаза голубые, волосики соломенные, манипуляторша знатная, плакса-вакса, благодаря которой я Наня - дай ей Бог достойной судьбы.
Здесь не будет ката. Я так хочу.
Столько слов сказано об этом дне, столько много, что в словах можно запутаться, как в паутине. А с того дня, когда жизни многих перевернулись, прошла уже целая человеческая жизнь, огромная, почти неподъемная.
Не так давно я узнала, что в плену моя бабушка получила новое имя. Фрау было трудно выговорить то, что она получила при рождении, и стала называть её по-своему. Ей вообще повезло - когда в Дахау прибыл директор завода с супругой, бабушка понравилась фрау, и та забрала её на завод мужа работать. Она спасла ей жизнь тем самым, если это можно так назвать. Шестнадцать лет, расцвет женственности, первые регулы... и раны на внутренней стороне бедра.
Её записи на эту тему - квинтэссенция боли и отчаяния... но один кусочек я все-таки вам покажу. С обработкой, само собой.
И - спасибо.
Столовая быстро заполнялась людьми, и фрау раздраженно цыкнула зубом. Её кудри, тщательно взбитые, затрепетали упруго и мечтательно.
- Иди. Потом придешь ко мне, я дам тебе задание. Не задерживайся.
Таня встала на раздачу, обвязавшись засаленным фартуком. Фартук был велик и болтался почти что парусом, хоть в помещении и не было ветра. Лица проплывали перед глазами, пока один из заключенных не остановился прямо перед ней. Он беспардонно, требовательно смотрел на нее, пока она не подняла взгляд... И замерла в ответ.
У неё было только одно имя, а потом, только потом появились многие другие. В тот момент, когда перед ней появились чужие и тёплые глаза незнакомца - ореховые, зеленоватые с карим ободком вокруг стыловатого зрачка, она вспомнила их все. Татьяна. Таня. Тати. Татьяной её называл отец, Таней - все кто знал, а Тати её называла хозяйка - она не могла выговорить чужеродное и царапающее "Таня", поэтому сократила как умела. Ей нестерпимо вдруг захотелось, чтобы незнакомец заговорил с ней, услышать его голос, протянуть ему руку - он был нестерпимо похож на кого-то, и Таня не могла сказать, на кого именно.
Она протянула ему щербатую миску с едва тёплым, скользким и жидким супом, и на мгновение их руки соприкоснулись, а потом он отошёл в сторону, и его прикосновения остались с ней, словно бы он обжег её кочергой.
- Как зовут ту девушку? - услышала она его шепот. Рослый детина оторвался от своего супа и бесцветно прошелестел по её телу взглядом.
- Татьяна, - ответил он коротко. - Она прислужка у фрау. Сучка.
Он произнёс это стыло и без эмоций, и девица поняла, что бранное слово он выплюнул в сторону той, другой.
- Татьяна, - прошелестел незнакомец, словно пробуя имя на вкус. - Таня. Танечка. Танечка.
Имя сорвалось с его губ неслышно и легко, и отчего-то медовая патина вдруг покрыла и её собственный рот, отдавшись терпкостью на языке.
Здесь не будет ката. Я так хочу.
Столько слов сказано об этом дне, столько много, что в словах можно запутаться, как в паутине. А с того дня, когда жизни многих перевернулись, прошла уже целая человеческая жизнь, огромная, почти неподъемная.
Не так давно я узнала, что в плену моя бабушка получила новое имя. Фрау было трудно выговорить то, что она получила при рождении, и стала называть её по-своему. Ей вообще повезло - когда в Дахау прибыл директор завода с супругой, бабушка понравилась фрау, и та забрала её на завод мужа работать. Она спасла ей жизнь тем самым, если это можно так назвать. Шестнадцать лет, расцвет женственности, первые регулы... и раны на внутренней стороне бедра.
Её записи на эту тему - квинтэссенция боли и отчаяния... но один кусочек я все-таки вам покажу. С обработкой, само собой.
И - спасибо.
Столовая быстро заполнялась людьми, и фрау раздраженно цыкнула зубом. Её кудри, тщательно взбитые, затрепетали упруго и мечтательно.
- Иди. Потом придешь ко мне, я дам тебе задание. Не задерживайся.
Таня встала на раздачу, обвязавшись засаленным фартуком. Фартук был велик и болтался почти что парусом, хоть в помещении и не было ветра. Лица проплывали перед глазами, пока один из заключенных не остановился прямо перед ней. Он беспардонно, требовательно смотрел на нее, пока она не подняла взгляд... И замерла в ответ.
У неё было только одно имя, а потом, только потом появились многие другие. В тот момент, когда перед ней появились чужие и тёплые глаза незнакомца - ореховые, зеленоватые с карим ободком вокруг стыловатого зрачка, она вспомнила их все. Татьяна. Таня. Тати. Татьяной её называл отец, Таней - все кто знал, а Тати её называла хозяйка - она не могла выговорить чужеродное и царапающее "Таня", поэтому сократила как умела. Ей нестерпимо вдруг захотелось, чтобы незнакомец заговорил с ней, услышать его голос, протянуть ему руку - он был нестерпимо похож на кого-то, и Таня не могла сказать, на кого именно.
Она протянула ему щербатую миску с едва тёплым, скользким и жидким супом, и на мгновение их руки соприкоснулись, а потом он отошёл в сторону, и его прикосновения остались с ней, словно бы он обжег её кочергой.
- Как зовут ту девушку? - услышала она его шепот. Рослый детина оторвался от своего супа и бесцветно прошелестел по её телу взглядом.
- Татьяна, - ответил он коротко. - Она прислужка у фрау. Сучка.
Он произнёс это стыло и без эмоций, и девица поняла, что бранное слово он выплюнул в сторону той, другой.
- Татьяна, - прошелестел незнакомец, словно пробуя имя на вкус. - Таня. Танечка. Танечка.
Имя сорвалось с его губ неслышно и легко, и отчего-то медовая патина вдруг покрыла и её собственный рот, отдавшись терпкостью на языке.