Села разбирать бабушкины дневники с целью перепечатать и придать хоть сколько-нибудь стройный фон ее повествованию.
Разбирать оказалось неожиданно тяжело - не сколько из-за воспоминаний, сколько мое воображение разыгралось и сослужило мне довольно плохую службу. То, что она писала в своем дневнике, попеременно повергало меня то ы шок, то в крайнюю брезгливость. Да и личное отношение шестнадцатилетней девушки ко всему, что случалось там, в лагере, довольно страшно - сначала она готова бороться и препятствовать, а уже потом, в последнем блоке лагерных записей - фаталистское, кладбищенское спокойствие человека, которому нечего терять и незачем жить - только неярко, робко вспыхивает любовь, какое-то осознание себя как женщины, а не как рабочей скотины, у которой не должно быть ни чувств, ни эмоций.
Рассказала об этом маме. Мама лишь грустно сказала, что женщина по природе двужильная, что вытерпеть может почти все, и даже получше иных мужчин.
Только вот двужильность, увы, нисколько не умаляет того факта, что сердце-то у женщины всего одно. И, ей-богу, жаль, что нет отдельного сердца, не для любви, а для ненависти - чтобы удалить его в свое время как раковую опухоль, и больше никогда не чувствовать, что это такое.