Жаловалась маме на жизнь.
Получила в лоб фразой: "Дитятко, люди живут ради одного-единственного момента, и часто не понимают, что он уже прошел. Поэтому создают себе новые, не менее потрясающие. А ты ноешь!". Отбило желание ныть напрочь.
Я опять лирически отступаю перед тем, как о фильме рассказать, да? Ну, ладно, пусть так и будет.
Седьмого числа после работы, наплевав на головную боль и здоровенный крюк, поехала в самый большой ТЦ в округе. По одной простой причине - наш кинотеатр был слишком мал, и там не шел "Географ глобус пропил".
Вы знаете, я как-то была немножко далека от ажиотажа, связанного с этим произведением. И честно - все те друзья, которые читали, говорили в первую очередь о том, что эта книга о романе школьного учителя и ученицы. Не зацепило сюжетом, книгу я читала через пальцы и бросила, не дочитав.
А потом со мной случился этот фильм.
слегка спойлерно, имха и ощущенияЯ не хочу описывать сюжет, небось сами все знаете. Не хочу описывать и актеров, каждому свое. Я просто впервые отчетливо почувствовала себя обманутой - потому что оказалось, что речь в книге (и в фильме соответственно) вовсе не о неравном романе, а об одиночестве. Том самом одиночестве, которое как огромная и невидимая черная дыра у тебя в груди - а в этой дыре раскинулась жестокая, холодная и непролазная ледяная пустыня. И сифонит из этой дыры нещадно, и мерзнут ладони и ступни, и синеют губы, и ночью ты покрепче сворачиваешься в клубок, чтобы не продуло. Каждый заполняет эту дыру как может - и Виктор Служкин заполняет свою алкоголем и общением с маленькой дочерью Татой. Ни одна из его женщин ее не может залатать, заделать, ни одна - кроме, может быть, Маши, которая все-таки наполовину это сделала. Служкин уже и сам не верит, что это можно сделать - он просто идет за ветром, который не боится никого, только Бога одного. Ветер ведет его, держит на маленькой, тонюсенькой ниточке, не дает скатиться в пропасть окончательно.
Отдельно мне хочется отметить ту сцену, от которой одна моя прекрасная девочка долго и вкусно рассуждала о том, что "ва-а-ау, легальная педофилия на большом экране, ва-а-ау, какой он волосатый!". Речь, естественно, о сцене, где Служкин пытается согреть замерзшую Машку, и в итоге сцена превращается в чертовски чувственное, болезненное безумие. И Маша у стены, и больной, совершенно больной взгляд Виктора, и попытка убежать от того влечения, и внутренние преграды, описанные в книге, которые отлично видны в глазах Хабенского и которые ломаются с отчетливым, тихим звуком, и шрамы, которые оставляет себе Служкин - честно, все это сорвало мне дыхание, и я искусала себе пальцы. Вторым таким моментом стала финальная переправа отцов через порог Долган - и тут я искусала пальцы вовсе в кровь.
Я вот что сказать хочу. В ножки бы поклониться звукооператору, который дал в руки одному из героев варган. Потому что он очень точно передал само ощущение этого фильма - тоненькое, туманное, хрустальное, вымораживающее всю душу тренькающее одиночество, прошитое, переплетенное тоненькими нитками. С красной - любовью. И с серебристой - с начинающимся и осязаемым, почти чувственным, сладковатым безумием.
В ножки бы поклониться Константину Хабенскому - просто так, потому что сыграл так, что пальцы в кровь. Он абсолютно, полностью потрясающ - и, между нами, Анфисе Черных офигительно повезло, ее обнимал полуголый Константин Юрьевич - впрочем, в этом он весь, и все об этом знают.
Отдельные спасибо летят к песенке "его же посодют за мертвых детей" и сцене, где отцы читают рэп, а Служкин слышит русскую народную колыбельную.
И еще одно спасибо - Алексею Иванову. За все это.Отечественный кинематограф потихоньку выправляется - и я считаю, это потрясающе. Сходите на этот фильм, сходите обязательно, если вы еще не.